Бакунина воспоминания сестры милосердия крестовоздвиженской общины. Биография. Присутствие духа, едва совместимое с женской натурой

ПАЛАТИНА ВЕНГЕРСКАЯ АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВНА ВЕЛИКАЯ КНЯЖНА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВНА. Съ современнаго гравированнаго портрета Нейдля.IСреди портретовъ особъ царствующаго дома, разв?шанныхъ по ст?намъ Романовской галлереи Зимняго дворца, вниманіе пос?тителей обращаетъ на себя

Вера Павловна Вера Павловна Розальская - главная героиня романа «Что делать?», принадлежащего перу Николая Чернышевского, писателя, философа, революционера. Эта красивая девушка выросла в Петербурге.Она с двенадцати лет посещала пансион, обнаружила талант к шитью, с

Эта женщина могла бы остаться светской дамой, не обремененной ничем, кроме семьи и домашнего хозяйства. Но Екатерина Бакунина рискнула сменить обстановку столичных гостиных на служение милосердной сестрой в военных кампаниях XIX столетия. И до конца своей жизни ни разу не свернула с избранного пути.

Кисейная барышня

В семействе петербургского градоначальника Михаила Бакунина детям позволялось многое. И когда в гостиной разгорались политические и общественные споры, никто не удивлялся, если дети участвовали в беседах. Особенно любила поговорить со взрослыми младшая - Екатерина. Однажды она вмешалась в разговор о женском участии в деле выхаживания больных, которое в то время в российских больницах сводилось к нулю. Девочка объявила, что женщина самой природой предназначена для ухода за больными и что сама она хотела бы стать сестрой милосердия. Родители посмеялись над странным желанием дочери, думая, что с возрастом оно забудется, но получилось иначе.

Впрочем, как и ее сестры, до поры Катя вела вполне обычный светский образ жизни. От девиц ее положения общество не ожидало решительно никаких подвигов: получить домашнее образование, блистать в свете, удачно выйти замуж и произвести на свет следующее дворянское поколение. Впоследствии Екатерина Михайловна не без ехидства писала о себе, что «может быть, вполне заслужила бы от нынешних девиц, посещающих лекции и анатомические театры, название „кисейной барышни"».

Однако едва в Петербурге была основана Крестовоздвиженская община для обучения милосердных сестер и последующей отправки их на войну, которая разразилась в Крыму в конце 1853 года, Бакунина немедленно вступила в нее. Екатерина Михайловна была уже зрелой дамой 40 лет, она так и не вышла замуж (ее биографы не нашли этому никакого объяснения) и позволила себе наконец заняться тем, к чему давно лежала душа. Родственники решительно возражали против этой авантюры, но так и не смогли помешать осуществлению детской мечты. Она ездила на медицинские занятия в карете, чтобы даже случайно не заболеть и не остаться дома вместо отправки на фронт. Над ней смеялись врачи, но взрослой женщине, принявшей важное решение, все было нипочем.

Присутствие духа, едва совместимое с женской натурой

В декабре 1853 года Екатерина Бакунина благополучно окончила медицинские курсы и после утомительных согласований с чиновниками одной из первых волонтерок отправилась в Крым. В январе следующего года она уже числилась сестрой на перевязочном пункте Николаевской батареи в Севастополе. Военные будни оказались гораздо суровее, чем это представлялось в Петербурге. С перевязками, операциями и уходом справляться было не так тяжело, как с необходимостью постоянной моральной поддержки раненых. Но Екатерина Михайловна даже в часы, свободные от дежурства, навещала своих подопечных, чтобы побеседовать с ними и хоть немного скрасить им госпитальные будни.

Впоследствии она вспоминала, что сначала количество поступавших ежедневно в госпиталь пациентов казалось ей небольшим. Однако с каждым днем их становилось все больше, прибавлялось и работы: за сутки ей случалось ассистировать на нескольких десятках операций. Знаменитый хирург Николай Иванович Пирогов, с которым работала Бакунина, остался в восхищении от помощницы: ее не пугали ни кровь, ни грязь, ни сложные ранения, ни обстрелы, когда снаряды ложились в нескольких метрах от полевого госпиталя. Он писал, что эта сестра милосердия «обнаруживала присутствие духа, едва совместимое с женской натурой».

Кроме медицинских талантов Бакунина выказала также организаторские способности и умение управляться с чиновниками, которые норовили нажиться на военных поставках. Заметив это, Пирогов назначил ее главой сестринского отделения, занимавшегося перевозкой раненых в Перекоп. Его решение было верным: никто лучше Бакуниной не мог договориться о теплых полушубках, которыми покрывали раненых, о питании для них, о размещении сестер по прибытии на новое место. Со временем ей поручили еще и выдачу денежных пособий, зная ее щепетильность в финансовых вопросах. Известны случаи, когда Бакунина добивалась нескольких пересылок денег с одной позиции на другую, но пособие всегда находило адресата. В 1856 году война закончилась, и сестры вернулись в Петербург. Авторитет Екатерины Михайловны к тому времени так возрос, что она возглавила Крестовоздвиженскую общину, и занимала эту должность до 1860 года.

Все для людей

Возможно, она оставалась бы главой общины еще долго, но покровительница организации великая княгиня Елена Павловна настаивала на превращении ее в строгий религиозный орден по образцу европейских сестринских общин. Екатерина Михайловна же была противницей европейской модели, которая, по ее признанию, «есть произведение рассудка и желания жить по-христиански с кой-какими удобствами». Она считала, что в такой общине нет места простому сочувствию человеческим страданиям, да и патриотическое чувство в них отодвигается на задний план. Разногласия двух дам понемногу дошли до крайности, и Бакуниной пришлось покинуть общину. Она отправилась на жительство в свое поместье - село Козицино в Тверской губернии.

Медицина как таковая в провинции в то время практически отсутствовала. Зато там свирепствовали холерные, чумные и тифозные эпидемии, а на целый уезд (около полутора сотен тысяч населения) полагался единственный врач. Для Екатерины Бакуниной все это означало, что и здесь для нее найдется дело. Не привыкшая сидеть сложа руки дама тут открыла при своем имении небольшую больницу и приступила к борьбе с недугами, одолевавшими округу. Сначала в глазах крестьян все это выглядело как придурь старой девы, страдающей от безделья. Но постепенно больные потянулись в усадьбу, их становилось все больше, и вскоре стало ясно, что затея прижилась.

За первый год лечебница Бакуниной излечила около двух тысяч человек, а еще спустя год это количество удвоилось. Екатерина Михайловна, прошедшая отменную школу Пирогова, ничего не пускала на самотек. Утром она принимала недужных в больнице, затем усаживалась в дрожки и разъезжала по дворам, где осматривала тех, кто не мог дойти до лечебницы: раздавала приготовленные собственноручно лекарства, перевязывала раны, утешала тех, кто терял надежду на выздоровление. Если сама она не могла справиться с болезнью, то на личные средства приглашала уездного доктора. Бакунина трудилась так самоотверженно и результаты ее трудов настолько впечатляли, что Козицинской лечебнице было назначено императорское пособие 200 рублей, а затем к финансированию подключилось и земское собрание.

Имя ваше не изгладится из памяти больных

Прошло почти два десятилетия, и о бывшей главе сестринской общины снова вспомнили в столице. Россия вступила в войну с Турцией, и армия снова отчаянно нуждалась в хорошо организованном сестринском уходе за ранеными. Екатерине Михайловне было уже далеко за 60 лет, но едва получив от Российского Красного Креста приглашение руководить госпитальными медсестрами, она не раздумывала ни минуты. Среди военной неразберихи, в грязи и крови полевых госпиталей она чувствовала себя на месте, как нигде.

Пожилая дама моментально покинула Козицино и вскоре уже была на Кавказе, где ей передали в подчинение сестринский персонал всех госпиталей. Бакунина засучила рукава и снова погрузилась в дела военной медицины и ухода за ранеными. Ничто не могло поколебать ее уверенность в своих силах: когда больше половины сестер заразились тифом и слегли, она успевала выполнять работу в госпитале и еще ухаживать за больными подчиненными.

Екатерина Михайловна пробыла на фронте больше года и за это время сумела наладить работу нескольких госпиталей, от операционной работы и ухода за ранеными до снабжения. По окончании войны врачи, с которыми она работала, вручили ей памятный, адрес, где выразили свое уважение как опытной помощнице и человеку, «достойному имени русского воина».

После войны Бакунина вернулась в свое имение, где продолжила врачебную практику. За год до смерти она опубликовала воспоминания о Крымской войне, где подробно описала сестринскую работу в тяжких полевых условиях, мужество людей, с которыми ее сводила война, и собственные размышления о необходимости милосердия и сочувствия к пациентам. Екатерина Михайловна скончалась в 1894 году в Козицине и была похоронена в фамильном склепе Бакуниных. Она не оставила потомков, но память о самоотверженной деятельности, которой она посвятила свою жизнь, сохранилась до наших дней.

В 2011 году был создан благотворительный фонд имени Екатерины Бакуниной, ее имя носит Общество православных врачей города Твери. В Севастополе можно найти улицу, названную ее именем. Таким людям, как Екатерина Михайловна, не грозит забвение, ведь их дела остаются жить многие годы после их смерти.

Анна Новгородцева

Подвиг милосердия

Екатерина Михайловна Бакунина – представительница известного дворянского рода Бакуниных, давшего России целую плеяду общественных и государственных деятелей. Место же самой Екатерины Михайловны в этой плеяде особо и, на мой взгляд, наиболее значительно. Помимо того, что она явилась одним из основателей госпитального дела в России, основательницей медицинского обслуживания в Тверской губернии, предвестницей женского медицинского образования, жизнь Екатерины Михайловны Бакуниной являет собой пример личного подвига во имя милосердия к страдающим от ран и болезней. Сестра милосердия – вот её главная в жизни регалия.

Родилась Катя Бакунина 19 августа 1811 года в Петербурге в семье гражданского губернатора санкт-петербургской губернии Михаила Михайловича Бакунина (1764-1837). Её мать Варвара Ивановна, урождённая Голенищева-Кутузова (1773-1840) приходилась троюродной сестрой великому полководцу М.И. Кутузову. В семье было шестеро детей: Евдокия, Василий, Любовь, Иван, Прасковья, Екатерина – самая младшая.

Михаил Михайлович Бакунин с 1775 года был на военной службе. Служил в лейб-гвардии Измайловском, Семёновском, Владимирском драгунском полках, кирасирском полку князя А. Потемкина. С 1797 года – генерал-майор, шеф Оренбургского драгунского полка. С 1801 года на гражданской службе. С 1802 г.– губернатор могилевской губернии, в 1808-1816 гг. – губернатор санкт-петербургской губернии, с 1808-го по 1827 г. – сенатор.

Варвара Ивановна Бакунина, жена Михаила Михайловича, сопровождала своего мужа в персидском походе в 1796 году, а в 1812 году была свидетельницей достопамятных событий эпохи первой отечественной войны. Об этих событиях она оставила записки, которые сохранила её дочь Екатерина Бакунина и передала впоследствии для публикации в журнал «Русская старина».

Евдокия Бакунина, родившаяся в 1794 году, старшая из детей в семье, стала художницей. Она училась живописи в Италии и получила золотую медаль от Академии Художеств. В 1820-30-х гг. Евдокия Михайловна играла заметную роль в московском обществе и была невестой знаменитого поэта Адама Мицкевича, но брак не состоялся по причине различия в вероисповедании и религиозных взглядах жениха и невесты.

Василий Михайлович Бакунин (1795-1863) начал военную службу в 1812 году портупей-юнкером в лейб-гвардии Артиллерийской бригады. Уволен от службы в 1848 году генерал-майором. Участвовал в движении декабристов – был членом Союза благоденствия. Его участие в движении декабристов было высочайше повелено оставить без внимания. Василий Бакунин являлся членом масонской ложи «Орла Российского» в Петербурге. Занимался литературой.

О Любови Бакуниной, родившейся в 1801 году, ничего неизвестно, вероятнее всего, она умерла в раннем возрасте.

Иван Михайлович Бакунин (1802-1874), полковник, женился на Екатерине Васильевне Собакиной, у них родились два сына и дочь. Иван Бакунин единственный из семьи оставил наследников.

Прасковья Бакунина родилась в 1910 году, была слаба здоровьем. Занималась литературой, в 1840-х гг. помещала свои повести в журнале «Москвитянин». Из всех сестёр и братьев она была наиболее близка Екатерине Бакуниной.

Дом Бакуниных был весьма просвещённым. И Михаил Михайлович и Варвара Ивановна были людьми образованными и прогрессивными, поэтому дали детям прекрасное образование и воспитание. Их дом иногда напоминал общественно-литературный салон, в котором обсуждались передовые для их круга политические и философские идеи. Это было время декабристов, Жуковского, Карамзина, Крылова, Пушкина.

По какой причине ни одна из сестёр Бакуниных не вышла замуж, трудно сказать.

К счастью, сохранились воспоминания Екатерины Михайловны Бакуниной 1854-1860 гг., на которые я буду опираться при написании данной статьи.

Вот что она вспоминает о своей молодости: «…она прошла так, как в то старое время проходила жизнь девушек нашего звания, то есть в выездах, занятиях музыкой, рисованием, домашними спектаклями, балами, на которых я, должна признаться, танцевала с удовольствием, и, может быть, вполне заслужила бы от нынешних девиц, посещающих лекции и анатомические театры, название “кисейной барышни”». Бакунина пишет, что желание стать сестрой милосердия жило в ней «чуть не с самого детства».

Осенью 1853 г. Турция, поддерживаемая западными державами, объявила войну России. В ноябре 1853 г. русская черноморская эскадра под командованием адмирала П.С. Нахимова уничтожила турецкий флот в бухте Синопа, и союзнические западные державы вынуждены были вступить в открытую войну против России. В сентябре 1854 г. союзники по коалиции (Турция, Англия, Франция и Сардиния) высадили свои войска в Крыму и начали осаду Севастополя. Русские корабли были затоплены русскими моряками при входе в Севастопольскую бухту, чтобы затруднить вторжение вражеской эскадры с моря. На суше моряки и солдаты при помощи гражданского населения выдержали одиннадцатимесячную осаду крепости. При защите города-крепости погибли адмиралы П.С. Нахимов, В.А. Корнилов, В.И. Истомин. 349 дней и ночей держался осаждённый Севастополь, сковывая главные силы неприятеля, выпускавшего иногда по городу до 60 тыс. артиллерийских снарядов в сутки. И только в конце августа 1855 г. ценой огромных потерь в своих рядах врагу удалось овладеть южной стороной Севастополя и оттеснить русские войска на север. Война началась во время правления императора Николая I, а мир был заключен в марте 1856 г. в Париже при императоре Александре II (император Николай I скончался в 1855 г.).

Ко времени начала Крымской войны, в 1853 году, Екатерине Бакуниной было более 40 лет. Это была зрелая женщина, ясно понимавшая суть происходящего.

Война шла несчастливо для империи. Потери в Севастополе были огромными, медицинского мужского персонала катастрофически не хватало, госпитальное хозяйство находилось в развале. Приведу отрывок из книги С.К. Махаева «Подвижницы милосердия»: «Началась Восточная война 1853-56 гг. Стали приходить с театра военных действий письма с описанием ужасных мучений раненых и больных воинов, страдавших от недостатка ухода и распорядительности, от недобросовестности госпитальных начальников и служителей и поставщиков провианта, от ужасного равнодушия к их страданиям тех, кому вверено попечение о защитниках отечества. Стало известно, что в свою армию выехали французские сестры, что в английские госпитали поехала знаменитая мисс Найтингаль с сестрами. А у нас еще не имели понятия о сестрах милосердия». Наконец и в России задумались о помощи раненым непосредственно на местах боёв. Инициативу взяли на себя великая княгиня Елена Павловна, вдова брата Николая I великого князя Михаила Павловича, и основатель военно-полевой хирургии Николай Иванович Пирогов. Елена Павловна решила организовать в Петербурге общину сестёр милосердия, предназначенную для работы в действующей армии. Такая община была первой в России и Европе.

5 ноября 1854 г. в церкви Михайловского дворца (ныне – Русский музей) состоялась торжественная церемония открытия Крестовоздвиженской общины. После литургии сёстры милосердия во главе с начальницей А.П. Стахович дали клятву (клятва давалась на год), в которой были такие слова: «…доколе сил моих станет, употреблять буду все мои попечения и труды на служение больным братьям моим». Главной целью общины была подготовка сестёр милосердия для ухода за ранеными и больными в действующей армии. Община объединяла патриотически настроенных женщин из разных слоёв общества – от весьма образованных (среди них были жёны, вдовы и дочери титулярных и коллежских советников, дворян, помещиков, купцов, офицеров) до малограмотных женщин. Руководить их деятельностью в Крыму было поручено действительному статскому советнику Н.И. Пирогову. Утром 6 ноября первая группа сестёр общины выехала на фронт.

Присутствие женщин на театре военных действий в то время в русском обществе не приветствовалось и появление сестёр милосердия первоначально вызвало неудовольствие как в аристократических, так и в военных кругах. Н.И. Пирогов в «Докладной записке об основных началах и правилах Крествовоздвиженской общины сестер попечения», написанной 14 октября 1855 г. так обосновал необходимость привлечения женщин к участию в оказании медицинской помощи на войне: «Доказано уже опытом, что никто лучше женщин не может сочувствовать страданиям больного и окружить его попечениями, не известными и, так сказать, не свойственными мужчинам». Помощь сестёр милосердия на фронте действительно трудно переоценить: помимо исполнения прямых сестринских обязанностей они доставляли раненым пищу, меняли бельё, контролировали работу прачечных, следили за общим порядком.

Екатерина Бакунина оказалась в числе тех, кто пожелал немедленно отправиться на фронт. Однако не сразу ей удалось осуществить своё желание. Воспротивились родные, да и руководство общины не торопилось призвать её в сёстры милосердия. Она неоднократно писала в Петербург и получала уклончивые ответы. В своих воспоминаниях Бакунина пишет: «…На это я написала, что меня очень удивляет такое разделение, и что когда дочь Бакунина, который был губернатором в Петербурге, и внучка адмирала Ивана Лонгиновича Голенищева-Кутузова желает ходить за матросами, то странно, кажется, отказывать ей в этом. На это мне отвечали, что в первый отряд, который соберется, и я попаду.

…Но всего больше меня смущал и мучил брат (он военный, был в кампании 1828 и 29 годов); он все говорил, что это вздор, самообольщение, что мы не принесем никакой пользы, а только будем тяжелой и никому не нужной обузой».

Вопреки сопротивлению родных, она добилась зачисления в общину и прошла краткий курс обучения. Из воспоминаний Е.М. Бакуниной: «Я еще ездила раза два на перевязки утренней визитации (приёма – курсив автора). Помню, что много было гангренозных. Это было хорошее приготовление для Севастополя. Знаю, что некоторые доктора надо мной смеялись, говорили: ”Что это за сестра милосердия, которая ездит на перевязки в карете!” Но я так боялась простудиться и быть вынужденной остаться, что очень берегла себя. И, слава Богу, я не была хуже других и готовилась очень серьезно к принятию давно желаемого звания сестры милосердия, говела и причастилась.

И вот наступило 10 декабря (1854 г.) . Мы все восемь, уже одетые в коричневые платья, белые передники и белые чепчики, пошли к обедне в верхнюю церковь дворца. Великая княгиня была там; еще были разные дамы и тоже мои родственники: сестра моя (Прасковья) , Федор Николаевич Глинка с женой и другие.

После обедни священник громко прочел наше клятвенное обещание перед аналоем, на котором лежали Евангелие и крест, и мы стали подходить и целовать слова Спасителя и крест, а потом становились на колени перед священником; и он надевал на нас золотой крест на голубой ленте. Эта минута никогда не выйдет из моей памяти!..

Но и тут я имела маленькое смущение: когда я отошла к стоящим, Феофил Толстой, остановив меня, сказал: “Что Вы сделали кузина”. Но уже это было последнее сопротивление, и затем все признали совершившийся факт. На другой день мы выехали в Москву».

15 декабря 1854 года в составе третьего медицинского отряда (три доктора, два фельдшера, восемь сестёр) Екатерина Бакунина отправилась к месту боевых действий. Уже после Нового года отряд прибыл в Симферополь. Екатерина Михайловна писала: «Приехали прямо в дом, где жили сестры первого отделения. Впечатление было очень грустное. Они со всем рвением и усердием принялись за дело; симферопольские госпитали были переполнены ранеными и особливо тифозными, и сами сестры стали очень скоро заболевать. Когда я приехала, то уже четыре сестры умерли; иные поправлялись, а другие еще были очень больны, и сама старшая этого отделения, она же и начальница всей общины, Александра Петровна Стахович, лежала еще в постели».

Вскоре весь отряд сестёр, с которыми приехала Екатерина Бакунина, был отправлен в осаждённый Севастополь. И началась неутомимая, адова работа на перевязочном пункте Николаевской батареи. Из воспоминаний сестры Бакуниной: «…Не помню в точности, какого именно числа февраля (1855 г.) я дежурила на Николаевской батарее; рано утром у одного раненого сделалось сильное кровотечение. И врач послал позвать доктора Л.Л. Обермиллера. Помочь раненому было невозможно, - кровотечение было из сонной артерии, но тут же Обермиллер сказал доктору по латыни, что государь Николай Павлович умер! Для нас это было совершенно неожиданно; мы слышали только, что великие князья Николай и Михаил Николаевичи, которые жили более месяца в Севастополе и часто посещали на южной стороне наши госпитали, вдруг уехали, но мы все решили, что это, верно, для императрицы. А между тем уже было велено всем идти в собор для присяги. А я, глядя на нашего скончавшегося солдатика, мысленно повторяла слова последней погребальной песни: “К судии бо отхожу, идее же несть лицеприятия: раби и владыки вкупе предстоят, царь и воин, богат и убог в равном достоинстве, кийждо бо от своих дел или прославится, или постыдится…”».

С болью в сердце я читала строки о Гущином доме – госпитале, куда отправляли всех безнадёжных: «…В этом госпитале были постоянно две сестры, Григорьева и Голубцова, и это был великий подвиг: так там было безотрадно. Бедная Голубцова много вытерпела: во-первых, их экипаж опрокинулся и у нее были сломаны два ребра; потом у нее был тиф, несколько дней она была совершенно без сознания, и наконец, когда летом было немало случаев холеры, она была при этом госпитале и умерла холерой.

В продолжение марта иные сестры выздоравливали, другие занемогали, одна еще умерла.

Пасха в 1855 году была ранняя, 27 марта. В Вербное воскресенье я тоже слегла в тифе, на страстной неделе причастилась запасными дарами, и хотя была в памяти и даже всякий день одевалась, но дальше кровати не могла идти. Грустно было так проводить Страстную неделю и встретить Христово воскресение не в церкви, которую не смели иллюминовать снаружи, чтобы не сделать целью для выстрелов, а на постели».

В воспоминаниях Екатерины Бакуниной подробно описываются все тяготы, выпавшие на долю сестёр милосердия, их непростые взаимоотношения, поскольку разные причины толкали сестёр в это пекло, о котором многие из них не имели никакого представления: «…Положа руку на сердце, и перед Богом, и перед людьми твердо могу сказать, что все сестры были истинно полезны, разумеется, по мере сил и способностей своих. Во-первых, денежного интереса не могло и быть, так как сестры Крестовоздвиженской общины были всем обеспечены, но жалованья не получали. Были между нами и совсем простые и безграмотные, и полувоспитанные, и очень хорошо воспитанные. Я думаю, что были такие, которые до поступления никогда и не слыхали, что есть и чем должны быть сестры милосердия, но все знали и помнили слова Спасителя: “Егда сотвористе единому из сих меньших, Мне сотвористе”. И все трудились, не жалея ни сил, ни здоровья. Но, однако, разные сплетни и распоряжения, которые я находила ненужными и несправедливыми, довели меня до того, что я отказалась быть старшей сестрой, а только исполняла обязанности сестры при наших раненых, чему я была очень рада: не надо было хлопотать о сестрах, заниматься хозяйством, писать отчеты».

Вот как описывает Екатерина Бакунина в письме своей сестре Прасковье (13 мая 1855 г.), что творилось в Севастополе во время артобстрелов города: «…Пальба не слышна за этим гамом и стонами. Один кричит без слов, другой: “Ратуйте, братцы, ратуйте!” Один, увидя штоф водки, с каким-то отчаянием кричит: ”Будь мать родная. Дай водки!”

Во всех углах слышны возгласы к докторам, которые осматривают раны: “Помилуйте, ваше благородие, не мучьте!..” И я сама, насилу пробираясь между носилок, кричу: “сюда рабочих!” Этого надо отнести в Гущин дом, этого – в Николаевскую батарею, а этого – положить на койку. Много приносят офицеров; вся операционная комната наполнена ранеными, но теперь не до операций: дай Бог только всех перевязать. И мы всех перевязываем.

Принесли офицера; все лицо облито кровью. Я его обмываю. А он достает деньги, чтобы дать солдатам, которые его несли; это многие делают. Другой ранен в грудь; становишься на колени, чтобы посветить доктору и чтобы узнать, не навылет ли, – подкладываешь руку под спину и отыскиваешь выход пули. Можешь себе представить, сколько тут крови!.. Но довольно! Если бы я рассказала все ужасные раны и мученья, которые я видела в эту ночь, ты бы не спала несколько ночей!..».

Н.И. Пирогов, наблюдавший всё собственными глазами, писал: «Кто знает только по слухам, что значит это memento mori (напоминание о смерти), тот не может себе представить всех ужасов бедственного положения страдальцев. Огромные вонючие раны, заражающие воздух вредными для здоровья испарениями; вопли и страдания при продолжительных перевязках; стоны умирающих; смерть на каждом шагу в разнообразных ее видах – отвратительном, страшном и умилительном; все это тревожит душу даже самых опытных врачей, поседевших в исполнении своих обязанностей. Что же сказать о женщинах, посвятивших себя из одного участия и чувства бескорыстного милосердия на это служение?»

О Екатерине Михайловне Бакуниной Пирогов писал: «Ежедневно, днем и ночью, можно было ее застать в операционной комнате ассистирующей при операциях; в то время, когда бомбы и ракеты то перелетали, то не долетали и ложились вокруг собрания. Она обнаруживала…присутствие духа, едва совместимое с женской натурой и отличавшее сестер до самого конца осады».

Не всё устраивало Екатерину Бакунину в отношении сестёр к больным и раненым, и она с горечью вспоминала: «Скажу также и о мелочных переменах в нашей общинной жизни. Сестре Лоде что-то у нас не понравилось, и она стала просить, чтобы ее опять поместили в Бахчисарай. На ее место старшей сестрой к нам приехала баронесса Екатерина Осиповна Будберг, хорошая, дельная и добрая сестра. Но что мне не нравилось, это то, что у нас в общине, где все должно, кажется, быть основано на любви, милосердии, полной готовности делать все, что возможно, стало вводиться какое-то чиновническое и формальное отношение к делу. Я знаю, что были сестры, которые на меня сердились за то, что я хожу к больным не в мой дежурный день, а я именно хожу, чтобы поговорить с ними, что они очень любят».

Во время захвата неприятелем южной части Севастополя Екатерина Бакунина была последней из сестёр милосердия, ушедших через мост на северную сторону.

После сдачи южной части Севастополя у Н.И. Пирогова возникла идея транспортировки раненых в безопасные места. На том уровне развития путей сообщения и организации госпитального дела это было очень хлопотно: длительные переезды, грязь и сырость просёлочных дорог, наблюдение за больными, ночёвки в холодных этапных избах, плохая организация питания и транспорта. Екатерина Бакунина вызвалась сопровождать транспорты с ранеными в Перекоп и Берислав. В своих воспоминаниях Екатерина Михайловна описала все трудности, с которыми ей пришлось столкнуться в этом нелёгком деле: «Я задумала опять ехать с транспортом и пошла в главный госпиталь, откуда они отправляются, узнать – будет ли транспорт. Там никто ничего не знал. Тогда я пошла отыскивать генерала Остроградского. Я не помню его официального титула, но знаю, что он заведовал госпиталями. Он был добрый человек – сам, бывало, таскает койки – славный был бы фельдфебель, но не распорядитель! Я отыскала его, наконец, в правлении. Стала ему говорить о том, что делается в Перекопе, какие были перемены, а он мне отвечает совершенно равнодушно: “А я этого не знаю”. Меня это совершенно взорвало, и я говорю ему: “Да ведь вы там начальник?” – “Как же, начальник!” – “Я имела убеждение, что начальники должны знать, что у них делается”, - и еще много ему наговорила, и сказала, что сейчас иду к Николаю Ивановичу (Пирогову). А Остроградский был так любезен, что проводил меня на крыльцо, и скоро сам пошел к Николаю Ивановичу, к которому я пришла раньше, чтобы спросить у него, не угодно ли ему, чтобы я ехала на другой день в транспорт. Он мне сказал, что ему было бы очень угодно, да решусь ли я сама, так как холодно, а ехать надо уже не до Перекопа, а до Берислава. Я, разумеется, решилась. Погода была ветреная, но довольно теплая, а главное – было сухо. Я только боялась грязи для лошадей, так как тарантас тяжел, и очень была рада, что Остроградский пришел к Николаю Ивановичу, так как при этом последнем я могла от него добиться, чтобы все больные были в суконных нижних платьях, а то они, несмотря на холод, все еще в холстинных. Было еще ужасное распоряжение: когда транспорт отправляли из Симферополя, то на всякую подводу давали только по два полушубка, хотя больных было по четыре на подводе! Но что еще хуже – когда больные продолжали дальше свой путь в Россию, где холоднее, полушубки отбирались и отправлялись обратно в Симферополь!

Тем же порядком мы проехали пять ночлегов, но на место Перекопа наш транспорт был остановлен в Армянском Базаре – пять верст не доезжая до Перекопа. Больные кое-как были размещены по нетопленым домам, и городничий объявил, что для сестер нет квартиры, но унтер офицер распорядился иначе, и нам отвели хорошенький армянский домик – чисто, тепло. Одно было грустно и тяжело: больным нет ужина, а за неимением котлов мы не могли напоить их ни кофеем, ни чаем; одним небольшим самоваром не напоишь двухсот человек.

Утром я поехала в Перекоп в контору хлопотать, чтобы больным прислали водки и устроили обед; видела там и коменданта; а потом явилась прямо к генералу Богушевскому спросить, когда пойдет транспорт, и хлопотать, чтобы оставили полушубки и покрышки на телегах. Сначала он был очень нелюбезен, но потом, когда пришла его жена и, узнав, кто я, сказала, что знает все мое семейство, и тогда оба стали очень любезны. Она говорила, что ее сестра ей писала, что я тут, и она очень желала меня видеть. Я была очень рада, что могла подробно ему рассказать о несчастном положении транспорта в Армянском Базаре. Они могут сказать в извинение то, что на место 2000 человек, которых они могли бы поместить, у них 5000! Но я все надеялась, что хоть что-нибудь да сделают, хоть котлы и солома будут».

Приведу ещё несколько отрывков из воспоминаний Бакуниной, характеризующих и трагедию Крымской войны, и личность самой Екатерины Михайловны: «…я вошла в избу, битком набитую нашими больными. Я принесла чулки, вязаные варежки, и вот со всех сторон начали кричать: “Дай, матушка, один чулок, у меня ведь только одна нога!” – “А мне на обе, да у меня одна рука, в портянки в два часа не обулся”. – “Дай мне на правую руку!” – “Вот кстати, а мне на левую!” – “И мне на левую!” – “И мне тоже!”

Да неужто не найдется кому на правую? – кричит один смеясь. – У кого правая рука? Говорите!

Раздав безруким, я пошла отыскивать по телегам безногих. В нашем транспорте 80 ампутированных и 20 со сложными переломами…

Взошли мы в хату, где собрались самые слабые. Глядя на них, ясно было видно, что вряд ли мы довезем их до следующей станции. Ужасно видеть умирающего и на постели, но знать, что в последние минуты его будут трясти на подводе в мороз – страшная, ужасная необходимость! Умерших мы можем оставлять, но умирающих должны везти. Сердце ноет, как об этом подумаешь, и молишь Бога, чтобы скорей до отъезда прекратились их страдания!..

Это имение кн. Воронцова, и, слава Богу, народ тут живет хорошо; а то страдаешь, глядя на больных, да и на хозяев, которые шесть дней ходят на панщину. И что это за тяжелая у них жизнь! Боже мой, сколько страданья везде и всем!..

Как мне ясно и теперь видится эта маленькая церковь без купола и колокольни, а над тесовой крышей только крест блестит розовым сиянием заката…Когда мы вошли, шла вечерня. Потом я просила священника отслужить благодарственный молебен. Как я молилась, как благодарила Господа за то, что могла хоть не лепту, а миллионную часть лепты вложить в великое общее дело! Как я просила Бога простить мне все, что я сделала в продолжение этого года против данного мной обета, благодарила за свои силы, за свое здоровье!..».

2 февраля 1856 г. от тифа скончалась новая настоятельница Крестовоздвиженской общины Екатерина Александровна Хитрово. «За что Бог лишил общину, - писала Е. Бакунина, - такой примерной сестры милосердия, умной, воспитанной, доброй, снисходительной, истинной сестры милосердия! Больше я такой не встречала!»

Авторитет Екатерины Михайловны Бакуниной был так высок, что великая княгиня Елена Павловна согласилась с мнением Николая Ивановича Пирогова поставить во главе осиротевшей Крестовоздвиженской общины сестру Бакунину. 9 февраля 1856 г. Н.И. Пирогов пишет Бакуниной: «Почтеннейшая сестра Екатерина Михайловна. Община, которая столь многим обязана вашему усердию, находится теперь, по смерти нашей незабвенной настоятельницы, опять без руководителя…

От имени ее высочества, высокой покровительницы благого дела, я предлагаю и даже требую от вас, как святого долга: возьмите на себя управление общиной. Не отговаривайтесь и не возражайте; здесь скромность и недоверие неуместны; забудьте на время все ваши частные отношения для общего дела. Я вам ручаюсь, вы теперь необходимы для общины как настоятельница. Вы знаете ее назначение, вы знаете сестер; вы знаете ход дел; у вас есть и благонамерение, и энергия. Ваши недостатки вы знаете лучше меня, а кто хорошо себя знает, для того это знание лучше совершенства. Вы знаете так же, как я вас уважаю и люблю. Знаете также мою привязанность к общине, и потому я уверен, что мое предложение будет вами принято беспрекословно. Не время много толковать – действуйте. Ее императорское высочество желает, чтобы вы, приняв на себя звание настоятельницы и управление общиною, как можно скорее приехали сначала к нам в С.-Петербург на короткое время, а потом бы уже отправились также для короткого, так вами желанного, отдыха в Москву. Но, ради Бога, не медля и решительнее! Решительности, впрочем, вас учить не мне. Итак, с Богом, почтенная Екатерина Михайловна, приезжайте скорее сюда. Спешите. Вас искренне уважающий Н. Пирогов».

Собственноручная приписка великой княгини Елены Павловны: «Моя дорогая Екатерина Михайловна! Хотите утешить меня и Общину в той громадной потере, которую мы понесли? Согласитесь ли взять на себя трудную обязанность настоятельницы на этот год? Вы – единственная, которая может быть призвана на это по вашему характеру, по тем услугам, какие вы оказали, по духу учреждения, который вы знаете и разделяете, знанию, наконец, сестер, властей и всего административного хода дела. Я говорю себе, что если вы исполните мою просьбу, у вас хватит мужества исполнить это призвание во всей его полноте. Задача серьезная, так как дело идет не только о себе, но и о ведении стольких различных элементов в духе единства, смирения, энергии, порядка и христианской любви. Все это вам не чуждо. Я обращаюсь к вашему сердцу, чтобы приложить его к сестрам, к этой Общине, столь испытанной, столь неустрашимой, столь благословляемой. Ответьте мне сейчас и поезжайте в Москву, а оттуда сюда, прежде чем вернуться к своему посту. Да поможет Вам Бог, да вдохновит Он вас и да подкрепит. Елена».

Бакунина дала согласие возглавить Крестовоздвиженскую общину. Великая княгиня наградила её медалью за оборону Севастополя.

25 марта 1856 года был заключен мир. Вот что пишет об этом сестра Бакунина: «25-го было объявлено, что мир заключен. Разумеется, еще не знали грустных условий парижского мира; впрочем, не знаю, что касается меня, занимало ли бы меня и чувствовала ли бы я что-нибудь другое, кроме того, что война кончилась, что не будут стоять люди, да еще христиане, друг против друга и стараться, как можно более нанести вреда один другому! И как это искажает все чувства! Я и на себе это испытала, и, читая отчет французского доктора, который был в Добрудже: «Наконец мир явился положить конец нашим бедствиям», - я не пожалела, а обрадовалась, что и им было не лучше нашего.

Я вполне согласна с гр. Львом Николаевичем Толстым, что это гадко, безнравственно, не по-христиански; но вот в чем я никогда с ним не соглашусь: я считаю, что я должна была сопротивляться всеми средствами и всем моим уменьем злу, которое разные чиновники, поставщики и пр. причиняли в госпиталях нашим страдальцам; и сражаться, и сопротивляться этому я считала и считаю и теперь священным долгом».

В конце апреля Бакунина получила рескрипт от великой княгини Елены Павловны: «Екатерина Михайловна! Вполне ценя высокие нравственные качества ваши, столь блистательно выказанные во время осады Севастополя, я избрала вас на сей год сестрой-настоятельницей Крестовоздвиженской общины, и поручаю вам вступить ныне же в исправление вашей должности. Вместе с сим возлагаю на вас во время самого следования в Крым обревизовать расположенные на пути отделения общины и поручаю вам все замеченное предложить на рассмотрение и обсуждение комитета общины».

И вновь едет Екатерина Михайловна в Крым наводить порядок в госпитальном хозяйстве. Не по душе ей всякая казёнщина и пишет она с горечью: «Что мне в это время было очень скучно и даже тягостно – это писанье бумаг. Надо было писать к сестрам во все отделения, а всего чаще надо было писать в Петербург и надо было непременно писать сначала начерно, не для того, чтобы сделать фразы красивыми, - я за этим никогда не гналась, да и не умела, - а чтобы иметь “отпуск”. Ведь мы получали ответы недели через две. Получишь какой-нибудь ответ, наскоро написанный, так что вдруг и не поймешь, на что именно отвечают, пока не посмотришь, что тогда спрашивал.

И много времени я употребляла на писанье, так что мало мне его оставалось для больных, что мне было очень грустно; но все-таки я ездила всякий день и в бараки, и в лагерь, а дня через два или три и в офицерскую больницу».

В начале сентября 1856 г. Екатерина Бакунина вернулась в Петербург и занялась делами общины.

Осенью ей удалось выхлопотать свидание с двоюродным братом, известным идеологом анархического движения, Михаилом Бакуниным, который находился в заключении в Шлиссельбургской крепости.

Екатерина Михайловна руководила Крестовоздвиженской общиной вплоть до 1860 года. Эта деятельность принесла ей много разочарований.

Обратимся вновь к её воспоминаниям: «Но что же я делала в этот год (1857)! Ничего, а может быть и хуже, чем ничего. Мучилась, хлопотала, досадовала и горевала. С одной стороны, идеальные, неприменимые к нам теории, с другой – материальная пошлость, жадность, глупость! Все высокие мысли разбились в прах об неумолимую действительность. Только в госпитале, у постели больных, видя сестер, свято исполняющих свои обязанности, и слыша благодарные слова страдальцев, я отдыхаю душой…».

Интересны воспоминания сестры Бакуниной о кончине художника Александра Андреевича Иванова: «…не могу не упомянуть, как любезен был к сестрам Александр Иванович (Андреевич) Иванов. Он приехал в июне (1858 г.) в Петербург со своей картиной (“Явление Христа народу”)…

Но мы, к несчастью, со своей стороны оказали ему грустную услугу, когда он, совершенно одинокий, занемог холерой на маленькой квартире живописца Боткина; сестры постоянно были при нем. Наш доктор, сестра Е.П. Карцева и я, мы тоже часто там бывали. 3 июля он скончался. Живо помню, как из академической церкви мы провожали его пешком до женского монастыря, где он похоронен».

Екатерину Михайловну в её борьбе за воплощение своих идей в организации и деятельности общины неизменно поддерживал Н.И. Пирогов. 5 августа 1857 г. он писал ей из Одессы: «У вас будет довольно для этого и самоотвержения, и благородства души, и беспристрастия, и истинной любви к начатому делу. Я знаю очень хорошо, что вы не сможете сообщить общине характер формально-религиозного учреждения; но вашим примером действий и вашей любовью к делу вы можете, конечно, при благоприятных условиях, сообщить ей известный нравственный характер. Итак, если великой княгине угодно будет сделать из общины религиозный орден, то вы навряд ли успеете способствовать к достижению этой цели; но ваша честность, прямодушие, усердие к делу и опытность более чем достаточны придать истинно-нравственный характер учреждению, если захотят ограничиться только таким направлением именно».

Летом 1859 года великая княгиня Елена Павловна изъявила желание, чтобы Екатерина Михайловна отправилась в Берлин и Париж для изучения там опыта организации общин сестёр милосердия. Бакунина исполнила волю княгини и совершила заграничное турне. Посещение общин в Берлине и Париже её разочаровало. Вот что она пишет по этому поводу: «Что же сказать об общем впечатлении, произведенным на меня этим великолепным, богато и прочно устроенным заведением (диаконический дом «Вифания» в Берлине»)? Первое… - большая прочность. Все выстроено для одной цели, выстроено грандиозно, широкой рукой. Церковь большая, красивая; сад и огород. Все от самого большого до самого малого приспособлено к одной цели. Аккуратность и чистота во всем отличные. Но я помню, что на меня точно повеяло холодом. Диаконисы очень аккуратные, очень приветливые, но все очень молодые; видно, что неопытные; они могут при строгой дисциплине прекрасно исполнять и свои мелкие обязанности, и серьезно заняться чищением медных ручек и полов. Но это не те сестры, о которых мы мечтали, - о сестрах – утешительницах больных, ходатайницах за них, сестрах, вносящих в чужие госпитали горячие чувства любви и участия, правду и добросовестность!..

Что же сказать о службе сестер у больных? Можно сказать, что то же, что и везде: и те же недостатки, и те же качества. Тщательно, прекрасно перевязывают, но иногда сделают ту же ошибку, как и везде: от дурной язвы перейдут к чистой, не умывши рук, или оставят валяться грязный компресс. Я ведь постоянно ходила с ними на перевязку. А раз я была очень поражена: в особой комнате лежал умирающий больной, - гангрена и пиэмия; при нем сидел служитель, а диакониса в другой комнате чистила медный замок! Так бы я их и переменила; да и вообще я находила, что они очень холодно относятся к больным; и их одеянье, черное платье, очень маленькая пелериночка, белые передники с нагрудником, кисейные с мушками чепчики с тюлевым рюшем, придают им скорей вид субреток, чем служительниц страждущим. Да и их очень много. Так что я нахожу, что им мало дела; больных при мне было 217 человек, а диаконис и испытуемых 60. Это очень хорошо тем, что они очень хорошо видят, что не заведение в них нуждается, а они в нем.

…Итак, S-te Hedwig (монастырь св. Гедвиги) есть произведение экзальтированной религии и мысли о спасении своей души…“Вифания” - можно сказать – есть произведение рассудка и желания жить по-христиански с кой-какими удобствами. Крестовоздвиженская община – произведение патриотического чувства, стремящегося участвовать в общем деле, испытывающего сильное сочувствие к стольким страданиям и готовность разделить общую опасность и труды. Невольный интерес, связанный с войной – вот начало нашей общины. Что же из этого выйдет? Не знаю, но понимаю, что надо другие начала. Но что? Какие? Мои мысли здесь еще больше спутались, чем в Петербурге. Грустно, тяжело!..

Боже мой! Неужели людей только и можно вести строгой, убивающей дисциплиной? Грустно это для человечества».

Не сумев преодолеть противоречия, возникшие между её собственными устремлениями и желанием великой княгини Елены Павловны превратить общину в религиозный орден, Екатерина Михайловна Бакунина летом 1860 года оставила Крестовоздвиженскую общину.

«В общине был установлен порядок, - писала она, - что сестра, уезжающая в отпуск, снимала и оставляла в общине свой золотой крест, который мы носим на широкой голубой ленте.

Живо помню светло-сумрачную петербургскую летнюю ночь, полумрак красивой общинной церкви, и как я вошла в нее одна, помолилась, заплакала и сняла, с грустью, но с полной решимостью, тяжелый крест сестры-настоятельницы и повесила его на общинский образ Воздвиженья Крест

Александр Сергеевич Пушкин - певец любви и свободы, человек, который вошел в историю как величайший Судя по рассказам его окружения, гения можно было видеть и в совсем других ролях. Он прославился среди современников как кутила, картежник, дуэлянт... Но самое главное, что приписывают Пушкину - это, конечно же, завоевание женских сердец.

Как она мила...

Нужно сказать, что его невзрачная внешность ничуть не мешала увлекать прекрасных дам. Лицейские товарищи Пушкина, например, С. Комовский, рассказывают в своих воспоминаниях, что еще в подростковом возрасте Александру были присущи поистине африканское сладострастие и невероятная женолюбивость. Говорят, что на лицейских балах во время танцев его взгляд буквально пылал всего лишь от одного прикосновения к пальцам девушки, поэт начинал дрожать и прерывисто дышать. О том, сколько женщин было у Пушкина, сегодня сказать достаточно трудно. Его донжуанский список достаточно велик - настолько, что биографам порой было очень трудно определиться. Но только немногие смогли оставить след в жизни и творчестве поэта. И одной из них была Екатерина Павловна Бакунина - старшая сестра его лицейского друга. Именно она вдохновила его на целый цикл стихов. Так какой же была на самом деле первая любовь Пушкина? В данной статье мы расскажем о Бакуниной, о ее знакомстве с великим поэтом, о том, как сложилась ее судьба.

Краткая биография

Екатерина Павловна Бакунина родилась 20 февраля 1795 года. Она была дочерью действительного камергера. Продолжительное время ее отец Павел Петрович был управляющим Академии наук. Ее мать, Екатерина Александровна Саблукова, была из дворянского рода, ведущего свое начало от польских шляхтичей. По отцу Екатерина Павловна Бакунина была двоюродной племянницей известного дипломата Д. П. Татищева, а по матери она — внучка сенатора.

Девушка получила отличное домашнее образование. Начиная с 1798 года она с родителями жила за границей: сначала в Германии, затем в Швейцарии, а после в Англии. В 1804 году из-за нехватки денежных средств семья Бакуниных вернулась в Россию. В декабре 1805 года ее отец Павел Петрович скончался. После смерти отца девушку и братьев Александра и Семена воспитывал вместе с матерью их дед А. Саблуков. Именно он был назначен официальным опекуном детей. Жили Бакунины на съемной квартире на набережной Невы, в доме Таирова.

Знакомство с Пушкиным

Они вряд ли бы встретились, если бы в 1811 году ее брата Александра Бакунина дедушка не определили бы в недавно открывшийся Царскосельский лицей. Здесь, как известно, учился и Пушкин. Екатерина Павловна Бакунина вместе со своей матерью достаточно часто навещали брата, а летом их семья постоянно проживала в Царском Селе. В сохранившихся «Ведомостях Лицея» были отмечены их посещения: в 1811 Екатерина приезжала к брату четыре раза, в 1814 году — тридцать один, в 1815-м — семнадцать и т. д.

Шестнадцатилетняя девушка сразу же стала объектом внимания со стороны многих лицеистов. Среди них были Пущин, Пушкин, Иван Малиновский. Ее прелестное лицо, дивный стан, ее очарование производили всеобщий восторг. Лицейская молодежь, как вспоминал С. Комовский, была от нее без ума. Но более всего она пришлась по сердцу юному поэту. Ее знакомство с Пушкиным произошло на лицейском балу. Она, по словам современников, пробудила в поэте первую настоящую платоническую любовь. Именно благодаря этому чувству появился совершенно другой Пушкин - певец любви. Поэт с пламенным восторгом живыми красками изобразил ее красоту в одном из своих произведений. Екатерине Бакуниной он посвятил свое стихотворение «К живописцу». Ее имя было включено в «донжуанский список» поэта.

Жизнь при дворе

В октябре 1817 года Екатерина Павловна Бакунина, став фрейлиной государыни переехала жить при царском дворе. О ее назначении в обществе ходили разные слухи. Многие воспринимали Бакунину неоднозначно. В письме к своей матери Н. Муравьев писал своей матери о том, что его невероятно удивило это назначение. было удивлено тем, что ее произвели в фрейлины, и находило данное обстоятельство весьма странным.

Постепенно Екатерина Бакунина освоилась при дворе и вскоре стала одной из любимиц императрицы. В 1818 году она сопровождала царскую особу в поездке по Дармштадту, Веймару, Мюнхену и Карлсруэ. Судя по свидетельствам современников, красивую фрейлину Бакунину отличала особая грация во время танцев на придворных балах. Это отмечали все, кто хоть раз ее видел.

Нужно сказать, что многие лицеисты тоже увлекались Катенькой, как они ее называли. Влюбленность к ней испытывал, в частности, Жанно - самый близкий друг Пушкина - Пущин. Тот же Комовский, который впоследствии так натуралистично описал пылкость Пушкина по отношению к Екатерине Бакуниной, втайне «неровно к ней дышал». Однако именно он писал в письме к Анненкову о первом чувстве известного поэта. Более того, он с большим чувством юмора рассказывал о том, как искал следы, оставленные «ее ногой прекрасной», в Царскосельских лесах и рощах.

Отдаление

О том, что Пушкин был страстно влюблен в Бакунину, в лицее знали все. Поэт томился этим чувством всю зиму. Не покидало оно его и весной и летом 1816 года. Трудно сказать, отвечала ли взаимностью поэту Екатерина Павловна Бакунина. Стихи Пушкина в этот период, в частности элегии, полны глубокой меланхолии. Поэтому биографам не удается сделать каких-либо определенных выводов об их отношениях. Чувства, существовавшие между Пушкином и его любимой девушкой, скрыты за элегическим трафаретом, заслоняющим действительность. Более того, вполне можно сделать вывод о том, что этот юношеский роман представлял собой всего лишь пару мимолетных встреч в парке, на балу или на крыльце лицея.

Осенью семья Бакуниных переехала в Петербург. Пушкин, судя по написанным им в то время стихам, долго оставался совершенно безутешным. Однако молодость взяла свое, тем более что каждый день приносил в его жизнь новые впечатления. Вскоре начались его первые литературные успехи, а после публичного чтения в присутствии уже стареющего Державина наступил настоящий триумф. Постепенно сердечная рана поэта затянулась…

Романы

Разумеется, Катенька Бакунина не могла ответить взаимностью никому из влюбленных в нее лицеистов. Каждому из них было семнадцать, тогда как ей - двадцать один год. Более того, младший брат Бакуниной был ровесником влюбленного поэта, и подобная ситуация была крайне невыгодной для пылкого поклонника. Девушка смотрела на семнадцатилетнего юношу как на ребенка.

Вообще, по свидетельству современников, Екатерина была достаточно строгой и серьезной девушкой, которой было абсолютно чуждо игривое кокетство. Нужно сказать, что биографам не удалось собрать достаточно много информации о ее личной жизни. Тем не менее в период ее жизни при дворе у Бакуниной случались серьезные романы. Один из современников вспоминал об этом. Он писал, что «авантюра Екатерины Бакуниной» невероятно романтична! Екатерина Павловна, по его словам, очаровательна и вполне достойна хорошей партии.

Она брала уроки живописи у А. П. Брюллова - придворного художника. Поговаривали даже, что у них был короткий роман. Будучи весьма талантливой художницей, Бакунина много занималась копированием в своем любимом жанре - портрете. Ее саму изобразили многие достаточно известные художники. Кипренский, Соколов и А. Брюллов - это далеко не весь список портретистов, которых восхитила ее красота. Работы, принадлежащие перу самой Бакуниной, хранились в их семье, передаваясь из поколения к поколению. Многие из них позже оказались в музейных собраниях.

Замужество

Однако под венец Бакунина пошла уже в достаточно зрелом возрасте. В марте 1834 года Наталья Пушкина написала об этом дочери. Она рассказывала, что мадмуазель Бакунина вскоре сочетается браком с двоюродным братом госпожи Керн. Александр Полторацкий был немолодым вдовцом без детей и с большим состоянием. Говорили, что он два года был влюблен в свою невесту. По поводу предстоящего бракосочетания отставного капитана Бакуниной при дворе говорили много. Фрейлина Шереметьева рассказывала, что невеста невероятно счастлива и даже плачет от огромной радости. Свадьбу сыграли в Петербурге тридцатого апреля 1834 года. Сама императрица Александра Федоровна благословила этот брак. Вскоре Екатерина Павловна Полторацкая вместе с мужем и матерью уехали из столицы.

Жизнь в браке

Молодожены поселились в имение мужа в Рассказово. Как вспоминал впоследствии ее друг барон М. Корф, Екатерина похоронила себя в деревне в Тамбовском уезде. И хотя замужество лишило ее достаточно большого жалованья фрейлины - 3900 рублей ассигнациями, однако Бакунина, по словам близких, ни в чем не нуждалась и была счастлива. В 1837 году А. Полторацкого избрали предводителем дворянства в Тамбовском уезде, очень скоро Екатерина Павловна стала выступать в качестве хозяйки балов и вечеров в Дворянском собрании.

Старость

В 1846 году скончалась ее мать, а в марте 1855 года - муж. Полторацкого похоронили в Новодевичьем монастыре в Петербурге. В 1859 г. Екатерина Павловна переехала жить к замужней дочери в Кострому, а на лето ездила в Затишье - родовое имение Бакуниных. И только изредка она посещала Рассказово. Умерла первая любовь Пушкина седьмого декабря 1869 года. Ее похоронили в Петербурге, в монастыре рядом с мужем.

Послесловие о стихах

Даже циник Комовский признавал, что первой платонической любовью Пушкина была Катенька Бакунина. Биографы поэта признают, что именно ей он посвятил огромный цикл своих стихотворений. Бытует мнение, что больше ни одной из женщин как до нее, так и ни после не удалось вдохновить гения на создание такого количества произведений, из которых можно было создать целый сборник. Конечно, они не были так совершенны, как последующие шедевры, в них можно заметить следы подражания. Однако в этих стихах незримо ощущается то настоящее чувство первой любви, которое Пушкин пронес через жизнь. В 1815 году влюбленный поэт глубоко изобразил красоту девушки в стихотворении «К живописцу», слова которого впоследствии лицеистом Корсаковым были положены на музыку. По мнению большинства исследователей творчества Пушкина, поэт написал около двух десятков лирических произведений под впечатлением своей влюбленности к Бакуниной. Более того, ее образ не раз просматривался в его стихотворениях вплоть до 1825 года.

Через много лет Екатерина Бакунина и Пушкин снова встретилась. Это было в 1828 году в Приютино на дне рождения Екатерины Марковны Олениной. Но, как считают биографы, тогда поэт был слишком поглощен своим романом с дочерью именинницы Анной, чтобы помнить о своей первой лицейской любви…